Re: Мои рассказы о Болгарии
Добавлено: 05 фев 2014, 12:50
О кмете и дарах природы
Я долго-долго вспоминал, каким словом назвала баба Костадинка нашего кмета, то есть, старосту. Мошенником? Нет. Прощелыгой? Нет. Тогда я спросил Ташу, помнит ли она, а она говорит, что тоже не может вспомнить. Решил я призвать на помощь интернет и ввел в поиск «мошенник синонимы», и вот там-то искомое слово и обнаружилось. И обозвала баба Костадинка нашего кмета «шарлатаном», тем более что это слово как-то больше прилагается к целителям, знахарям, ясновидцам и прочим благодетелям человеческих жизней и судеб.
На меня лично при первой же встрече кмет произвел вполне благоприятное впечатление своей улыбчивостью и радушием. Очевидно, такое впечатление было вызвано контрастом с впечатлениями от встреч с нашими собственными российскими чиновниками, чьи выражения лиц редко бывают благодушными. Но вы не думайте: я всё равно русский патриот.
Баба Костадинка принялась мне сливать весь имеющийся у нее в запасе компромат на кмета, но ведь я не ревизор и не сотрудник по борьбе с экономическими преступлениями и поэтому ничего из ею сказанного на карандаш брать не стал. В ходе разговора с нею выяснилось, что кмет, парень не промах, засеял кукурузой стоявшее без дела поле, находящееся в пределах усадьбы англичанина, которого я никогда в глаза не видел, а эта усадьба как раз находится между нами и усадьбой бабы Костадинки. Узнав, что поле засеял кмет, я не расстроился, а вовсе даже и наоборот, тихо порадовался: ведь как только початки начнут входить в пору, нам будет чем полакомиться. К слову сказать, я пару раз видел кмета на пятничных базарах в райцентре, где он торговал с машины живыми цыплятами и курами.
Решение о покраже кукурузных молочных початков мы принимали сообща с Тамазом. Тамаз – сам крестьянин, и они у себя в Аджарии сеют кукурузу точно так же, как и болгарские крестьяне. Едят сами и скотину кормят. Тамаз говорит: «Поле большое, и от пары дюжин початков не оскудеет». Конечно, мы поступили не совсем красиво, но такие уж мы есть. Если взять очень мало там, где этого очень много, то рассуждаем таким образом, что в этом нет большой беды.
В нашей усадьбе растет виноград, правда, не очень хорошего качества, так как за ним нет должного ухода. Нам наш собственный виноград не достается, потому что мы всегда уезжаем из Болгарии еще до его созревания. Поэтому я каждый год говорю деду Атанасу, чтобы он его забирал себе на ракийку или на вино. А у Атанаса производственные мощности таковы, что ему впору шинок открывать. Другое дело, что ходить туда было бы некому: в самой деревне народа мало, а проезжим водителям пить нельзя, потому как они за рулем.
Двор деда Атанаса находится через один двор от нас, а напротив нас, чуть наискосок, в низине, находится усадьба деда Ивана. Иван и Атанас друг с другом не общаются, и один другого называет вором.
У нас во дворе есть водяная колонка с медным краном, и вот, уже второй год подряд в наше отсутствие с нее свинчивают медный кран – обычный такой, какие были у нас в России в советские времена в коммунальных квартирах на кухне. В первый раз мы не подумали о том, что кому-то может понадобиться такая мелочь как медный кран, а во второй раз, хотя и подумали, но в разгар сборов в дорогу забыли о нем. Нынче я кран все-таки открутил и убрал в кухонный стол… Атанас высказал версию о том, что «крадец» кранов – не кто иной, как Иван, на что я ему заметил, что это более чем маловероятно. И то сказать: Ивану – под восемьдесят, он – большой трудяга, ходит в своем поле в большой соломенной шляпе (и мне советует носить такую же вместо моей банданы) и выглядит серьезно и основательно.
Дед Иван, в свою очередь, считает вором Атанаса. Основания у него следующие: Атанас часто ходит на непринадлежащую ему территорию англичанина – не того, чей участок примыкает к моему, а еще одного, тоже много лет отсутствующего – и берет оттуда всё, что хочет. А там, собственно, кроме травы, ничего и не возьмешь, ибо дома там нет, дом весь разрушился уже давно, сад зарос до непризнаваемости, и весь участок стал более похож на кусок леса. Ивана психологически понять можно: заросший участок англичанина примыкает к участку Ивана, и Ивану, очевидно, очень неприятно появление Атанаса в непосредственной близости от своего участка. Кроме того, Атанас утверждает, что англичанин поручил ему охранять свой участок.
Другие случаи краж в нашей деревне таковы: «сладкую парочку» англичан пару-тройку лет назад основательно обнесли в их отсутствие: вынесли из дома всё, что можно было вынести; с тех пор у тех англичан дом и усадьба с видеонаблюдением и серьезной сигнализацией, при срабатывании которой на отлов мазуриков примчится бригада из райцентра.
Или вот взять грецкие орехи. Они растут как в садах частных усадеб, так и вдоль дороги. На стволах орехов прикреплены таблички, что орехи являются собственностью, не помню точно, чьей именно, и что рвать их категорически воспрещается. Тем не менее, со слов Атанаса, цыгане – первые, кто их рвет, и что для цыган – это один из источников дохода.
Еще у нас в деревне и рядом с нею растут тутовые деревья, они же – шелковица. Ягоды шелковицы никто не собирает, кроме меня. Я шелковицу не сажал, не копал, я ее только кушать люблю, и меня за это никто не ругает. Значит, если ты берешь то, что не представляет имущественного или денежного интереса ни для кого, то ты – не вор. А если такой интерес представляет, то – вор. Как всё просто.
Я долго-долго вспоминал, каким словом назвала баба Костадинка нашего кмета, то есть, старосту. Мошенником? Нет. Прощелыгой? Нет. Тогда я спросил Ташу, помнит ли она, а она говорит, что тоже не может вспомнить. Решил я призвать на помощь интернет и ввел в поиск «мошенник синонимы», и вот там-то искомое слово и обнаружилось. И обозвала баба Костадинка нашего кмета «шарлатаном», тем более что это слово как-то больше прилагается к целителям, знахарям, ясновидцам и прочим благодетелям человеческих жизней и судеб.
На меня лично при первой же встрече кмет произвел вполне благоприятное впечатление своей улыбчивостью и радушием. Очевидно, такое впечатление было вызвано контрастом с впечатлениями от встреч с нашими собственными российскими чиновниками, чьи выражения лиц редко бывают благодушными. Но вы не думайте: я всё равно русский патриот.
Баба Костадинка принялась мне сливать весь имеющийся у нее в запасе компромат на кмета, но ведь я не ревизор и не сотрудник по борьбе с экономическими преступлениями и поэтому ничего из ею сказанного на карандаш брать не стал. В ходе разговора с нею выяснилось, что кмет, парень не промах, засеял кукурузой стоявшее без дела поле, находящееся в пределах усадьбы англичанина, которого я никогда в глаза не видел, а эта усадьба как раз находится между нами и усадьбой бабы Костадинки. Узнав, что поле засеял кмет, я не расстроился, а вовсе даже и наоборот, тихо порадовался: ведь как только початки начнут входить в пору, нам будет чем полакомиться. К слову сказать, я пару раз видел кмета на пятничных базарах в райцентре, где он торговал с машины живыми цыплятами и курами.
Решение о покраже кукурузных молочных початков мы принимали сообща с Тамазом. Тамаз – сам крестьянин, и они у себя в Аджарии сеют кукурузу точно так же, как и болгарские крестьяне. Едят сами и скотину кормят. Тамаз говорит: «Поле большое, и от пары дюжин початков не оскудеет». Конечно, мы поступили не совсем красиво, но такие уж мы есть. Если взять очень мало там, где этого очень много, то рассуждаем таким образом, что в этом нет большой беды.
В нашей усадьбе растет виноград, правда, не очень хорошего качества, так как за ним нет должного ухода. Нам наш собственный виноград не достается, потому что мы всегда уезжаем из Болгарии еще до его созревания. Поэтому я каждый год говорю деду Атанасу, чтобы он его забирал себе на ракийку или на вино. А у Атанаса производственные мощности таковы, что ему впору шинок открывать. Другое дело, что ходить туда было бы некому: в самой деревне народа мало, а проезжим водителям пить нельзя, потому как они за рулем.
Двор деда Атанаса находится через один двор от нас, а напротив нас, чуть наискосок, в низине, находится усадьба деда Ивана. Иван и Атанас друг с другом не общаются, и один другого называет вором.
У нас во дворе есть водяная колонка с медным краном, и вот, уже второй год подряд в наше отсутствие с нее свинчивают медный кран – обычный такой, какие были у нас в России в советские времена в коммунальных квартирах на кухне. В первый раз мы не подумали о том, что кому-то может понадобиться такая мелочь как медный кран, а во второй раз, хотя и подумали, но в разгар сборов в дорогу забыли о нем. Нынче я кран все-таки открутил и убрал в кухонный стол… Атанас высказал версию о том, что «крадец» кранов – не кто иной, как Иван, на что я ему заметил, что это более чем маловероятно. И то сказать: Ивану – под восемьдесят, он – большой трудяга, ходит в своем поле в большой соломенной шляпе (и мне советует носить такую же вместо моей банданы) и выглядит серьезно и основательно.
Дед Иван, в свою очередь, считает вором Атанаса. Основания у него следующие: Атанас часто ходит на непринадлежащую ему территорию англичанина – не того, чей участок примыкает к моему, а еще одного, тоже много лет отсутствующего – и берет оттуда всё, что хочет. А там, собственно, кроме травы, ничего и не возьмешь, ибо дома там нет, дом весь разрушился уже давно, сад зарос до непризнаваемости, и весь участок стал более похож на кусок леса. Ивана психологически понять можно: заросший участок англичанина примыкает к участку Ивана, и Ивану, очевидно, очень неприятно появление Атанаса в непосредственной близости от своего участка. Кроме того, Атанас утверждает, что англичанин поручил ему охранять свой участок.
Другие случаи краж в нашей деревне таковы: «сладкую парочку» англичан пару-тройку лет назад основательно обнесли в их отсутствие: вынесли из дома всё, что можно было вынести; с тех пор у тех англичан дом и усадьба с видеонаблюдением и серьезной сигнализацией, при срабатывании которой на отлов мазуриков примчится бригада из райцентра.
Или вот взять грецкие орехи. Они растут как в садах частных усадеб, так и вдоль дороги. На стволах орехов прикреплены таблички, что орехи являются собственностью, не помню точно, чьей именно, и что рвать их категорически воспрещается. Тем не менее, со слов Атанаса, цыгане – первые, кто их рвет, и что для цыган – это один из источников дохода.
Еще у нас в деревне и рядом с нею растут тутовые деревья, они же – шелковица. Ягоды шелковицы никто не собирает, кроме меня. Я шелковицу не сажал, не копал, я ее только кушать люблю, и меня за это никто не ругает. Значит, если ты берешь то, что не представляет имущественного или денежного интереса ни для кого, то ты – не вор. А если такой интерес представляет, то – вор. Как всё просто.